Сергей Минцлов - Приключения студентов [Том I]
Маркони жестом руки остановил своих сообщников: путь им преградила кирпичная стена.
— Епископская тюрьма!.. — вполголоса проговорил он, указывая на стену. — Над нами дворец его!
— Да неужели?!.. — воскликнул кто–то. — Значит, мы прошли под землей полгорода?
— Совершенно верно!.. — ответил Маркони. — Я получил старинный план этих подземелий… — он вынул листок папируса из–за борта куртки и Луиджи сейчас же узнал переданную им записку.
Маркони предложил перейти в находившуюся рядом камеру и там разложил на столе папирус для ознакомления желающих.
— Кирпичная стена… — заговорил он, — возведена всего пятьдесят лет назад; подземелье в этой части обрушилось и его замуровали. Стену мы сейчас проломим — и попадем в винные подвалы епископа; пройдя их, пробьем вторую стену и очутимся в самой тюрьме. Останется сбить замки с дверей камер и наши товарищи будут на свободе!
Слова Маркони встретили общее одобрение.
— А шум не услышат?.. — напомнил голос.
— Нет!.. — уверенно отозвался Маркони. — До конца погребов полная безопасность. А там, в тюрьме — там, может быть, придется поработать шпагами.
Дружно и глухо застучали кирки и ломы; посыпались осколки кирпича; коридор наполнился, как дымом, пылью; фонари горели будто за желтою занавеской. Стена оказалась не особенно толстой и вскоре один из ломов проскользнул в сквозную пробоину. Удары участились, зачернело отверстие, вполне достаточное для прохода.
Памятуя слова, что погреб самое безопасное место, Луиджи первым прошмыгнул в него и высоко поднял чей–то фонарь, попавшийся ему под руку.
Обрисовались ярусы больших бочек, уходившие во мрак; не слышалось ни звука и соучастники Маркони один за другим пролезли в подвал.
— Вот это погреб!.. — умилился неаполитанец.
И вдруг ему показалось, будто он наткнулся на острие шпаги и из груди его хлынула кровь; он отшатнулся в ужасе и повалился навзничь на бочку; страшного ничего не оказалось: перед ним с поднятым фонарем в одной руке и длинным жестяным ливером[7] в другой стоял, выпуча глаза, монах; из ливера лилось на Луиджи красное вино.
Несколько рук мгновенно схватили монаха и, не дав даже пикнуть, скрутили веревкой, завернули голову полой его рясы и оставили лежать в проходе.
— Он пьян!.. — проговорил один из вязавших.
— Вряд ли он один здесь пил!.. — заявил, оглядываясь, Маркони. — Нет ли еще кого–нибудь?… осматривайте погреб!
Огоньки разбежались по подвалу и скоро сошлись в отдалении.
Маркони и Луиджи заспешили туда и увидали большую и глубокую нишу, едва освещенную висевшею на стене масляной лампой; струйка дыма спиралькой вилась над ней; на полу, кругом поставленного стоймя бочонка, на ворохе соломы располагались трое людей; один из них был монах — он спал будто убитый, уткнувшись лбом в стенку бочонка; двое других, одетые один в красный, другой в пестрый жилеты и в короткие коричневые штаны, сидели, оба пьяные как бочки, и что–то пытались растолковать друг другу. Появление множества огней и незнакомцев изумило их; оба сделали бесплодную попытку встать, но не смогли и остались сидеть, почмокивая и будто кланяясь. На бочонке лежал пустой кувшин и какие–то недоеденные закуски.
— Кто вы такие?.. — сурово спросил Маркони.
— Мы здешние!.. — жалобной фистулой выговорил тот, что был в красном жилете.
— Тюремщики они, я знаю их!.. — резко вмешался сосед Луиджи. — Давайте ключи сейчас!..
Испуганный окриком пьяный попытался вынуть из–за пояса забренчавшую связку, но не смог; это быстро выполнили за него чужие руки.
— Задача облегчается!.. — проронил Маркони. — Один кто–нибудь останься здесь, караулить этих пьянчуг… Вперед, господа!..
Железная дверь уже виднелась; она оказалась только притворенной.
Маркони осторожно приоткрыл ее: ни слышно, ни видно ничего не было и толпа людей с обнаженными блестевшими шпагами и с фонарями в руках хлынула в новое, просторное подземелье; высоко на верх, вероятно, во двор, вела лестница из серых плит; справа и впереди длинным строем тянулись тяжелые двери с прорезанными крохотными отверстиями: в них появились бледные лица заключенных, взволнованных отсветами огня и шумом в необычное время.
Часть освободителей бросилась вверх по лестнице для охраны входа, но это оказалось излишним — обитая толстенным железом дверь была заперта на внутренний замок и никакой опасности со стороны двора не угрожало. Другие принялись отворять камеры и выпускать оттуда узников — исхудалых, обросших волосами и еще не понимавших совершавшегося перед их глазами чуда; слышались вскрики радости, некоторые узники обнимались со своими избавителями; семеро исхудалых и заросших длинными бородами человек сбились особой кучкой и недоуменно озирались, не зная, что делать; одежда на них висела в лохмотьях.
К Маркони подошел один из его товарищей.
— Здесь есть и чужие!.. — сообщил он, указывая кивком головы на стоявших отдельно.
— Их счастье!.. — весело отозвался тот. — Всех выпустим! Друзья епископа здесь вряд ли отыщутся. А я не вижу Бастиано Паллавичини… где он?
— Здесь, здесь!!.. — посыпались отклики.
Маркони снял маску, быстро вошел в одну из камер, в которой слышались частые, глухие удары кирки; охватило тяжелым воздухом; у стены стоял молодой, стройный человек, прикованный к цепи, и рвал ее; двое из спутников Маркони выламывали из стены большое кольцо, державшее эту цепь.
Увидав друг друга, и заключенный и освободитель вскрикнули и обнялись — видно было, что их связывает крепкая дружба.
Луиджи вертелся около них и расслышал, что в ответ на горячую благодарность Бастиано Маркони сказал:
— Не меня благодари, а синьориту Габриэлу: она добыла план подземелий, а без него и полк солдат не смог бы здесь ничего поделать!
Бастиано встрепенулся, черно–бархатные глаза его просияли.
Кольцо со звоном вылетело из стены; расклепать ошейник было нечем; Бастиано подобрал цепь, обмотал ее вокруг шеи, как шарф, и камера опустела.
Маркони приказал по–прежнему запереть все двери и обрадованная удачей толпа повалила в винный подвал.
Трое пьяных покоились глубочайшим сном. Маркони приказал засунуть связку ключей за пояс красножилетного сторожа. Они были в руках Луиджи, уже чувствовавшего себя как дома; неаполитанец выполнил распоряжение, затем приподнял над головой промокший насквозь берет и обратился к своему патрону.
— Не найдет ли глубокочтимый синьор удобным разрешить нам всем выпить за здоровье почивающего над нами дорогого епископа?
